День гнева. Новая сигнальная [сборник Литрес] - Север Феликсович Гансовский

Когда Лех миновал две улицы и покатил по третьей, ему показалось, что он уже из книг прекрасно знает этот городишко. В таких местах за неимением другого должны гордиться прошлым, и оно действительно есть, как правило. Либо захудалая битва поблизости происходила, либо столетие назад бум, связанный с углем, золотом, нефтью или игорным бизнесом. Зафиксированный в старых романах привычный набор для подобных населенных пунктов включает седобородого старожила, памятник генералу (никто не помнит, с кем он воевал), «историческую улицу», где каждому дому не менее двадцати, а тому, в котором ресторан, целых восемьдесят, массу зелени, чистый воздух. Из этих краев – опять-таки судя по романам – старались убежать в молодости, а стариками часто возвращались доживать.

Лех катил, а городок будто старался оправдать именно такую литературную репутацию. Памятные доски с надписями украшали дома, отдыхала, лежа в кольце чугунной ограды, древняя пороховая пушка, а площадь вокруг была замощена булыжником – камни качались под чутким колесом, словно те больные зубы, вылечить которые труднее, чем настроение.

Пешеходов почти не попадалось на тротуарах (тут были тротуары), но с той поры, как Лех покинул бетонку, он и мобилей не встретил ни одного. Удивление брало, просто не верилось, что в преуспевающем задымленном мире могло сохраниться такое отсталое, незамутненное местечко.

Сидевший в покойном кресле возле своего дома седобородый старожил поднял руку, кивнул, приветствуя проезжающего Леха, и тот остановил машину. Ему пришло в голову, что его неожиданным приездом Кисч может быть поставлен в затруднительное положение.

Старик охотно поднялся с кресла. Сразу выяснилось, что с этим почтенным горожанином склероз делал, что хотел.

– Вы говорите – поесть?.. У нас каждый… каждый… Черт, забыл, как называется!

– Каждый понедельник?

– Нет, не то.

– Вторник, четверг?

– Каждый дурак… – Старик махнул рукой. – И не это тоже.

– Кретин? – Лех старался помочь.

– Каждый желающий – вот оно. Каждый желающий насытиться идет в ресторан. Вон туда.

– Что вы говорите?! Разве у вас нет отделения «ЕШЬ НА БЕГУ»?

– А на дьявола они нужны… эти, как их…

– Лепешки?

– Нет!

– Таблетки?

– Да нет же! Зубы! Зачем зубы, если только глотать концентрат?

Зубов у старожила был полон рот и, судя по цвету, своих. Он вызвался проводить Леха и в ответ на участливое замечание, что забывчивость можно лечить, задрал голову, остановившись.

– А я на нее не жалуюсь, на эту… ну…

– На память, на судьбу, на жизнь?

– На жену не жалуюсь. Она от химических лекарств чуть не померла пятьдесят лет назад. И с тех пор мы ни одной таблетки… А насчет памяти – она у меня отличная. Я, например, вот эти никогда не забываю… ну эти… как они называются.

– Слова?

– Не слова, а эти… Ну, которые бегают, прыгают, читают. Вообще все делают.

– Людей не забываете?

– Глаголы! Помню глаголы все до одного. Существительные только иногда вылетают. Ну и плевать!

Отсутствие мобилей и неунывающий старик гармонировали с обликом ресторана. Заведение было чуть ли не археологической древности, о чем гордо свидетельствовала медная табличка на стене: «Существуем с 1009».

Здоровенные, приятные своей неудобностью стулья с высокой прямой спинкой, темным деревом обшитые стены, электрическая кофемолка – современница Наполеона, неторопливый, приветливый, а не только вежливый официант. Поразительно вкусным оказался дешевый завтрак. Странно было есть вареную картошку, никак не переработанную, совсем непосредственную, огурцы, которые, возможно, были еще не дряблыми, жуешь, а на том кусочке, что во рту, электроны устанавливаются на новых орбитах, формируются молекулы, осуществляются по невообразимо сложной генетической программе, по законам открытой биосистемы процессы роста и образования клеток.

Насытившись, Лех некоторое время посидел, наслаждаясь тишиной. Торопиться было некуда – Сетера Кисч не ждет, даже и малейшего представления не имеет, что через пятнадцать минут старинный знакомый свалится ему на голову.

Их переписка началась лет двенадцать назад. Когда-то мальчишками вместе учились, первая для обоих сигарета была общей. Став юношами, разошлись, позабыли друг о друге, как и случается с большинством сошкольников. А потом, через два десятилетия после ученической парты, Леха разыскало посланное Кисчем письмо. Из довольно-таки тусклого паренька тот расцвел в крупного электронщика и все эти года работал в одной и той же научной организации. Теперь он исправно слал свои фотографии, записи голоса, регулярно сообщал о семейных делах, поездках в разные страны, описывал, как проводит праздники, – яхта на озере, вертолет на загородной даче. И каждое письмо заканчивал просьбой приехать навестить.

…Розовая улица, улица Тенистая – смотреть на двухэтажные и тем более одноэтажные дома было само по себе удовольствием. Да еще когда все они с окнами, где цветочные горшки. Да еще когда вокруг каждого дома садик.

Почти курорт, стопроцентная прибавка к здоровью!

Лех вышел на перекресток. Здесь Тенистая впадала в ту, что была ему нужна, в Сиреневую. Номер тридцать восемь на углу, значит сороковой с другой стороны.

Он пересек маленькую площадь, недоуменно потоптался. Дома под номером сорок не было. Сразу шли пятидесятые. Лех проследовал дальше, и Сиреневая кончилась, упершись в Липовую аллею. Без всякой надежды глянул на противоположную сторону, там, конечно же, были нечетные.

Чуть-чуть начиная беспокоиться, вернулся к месту, с которого начал, вынул из кармана последнее письмо Кисча, перечитал обратный адрес. Да, материк тот же, страна та, город сходится и улица.

Огляделся.

Не шевелились былинки, проросшие между камнями мостовой, неподвижно висело в синем небе легкое облачко.

И вся улица старинная, без следов перестройки.

У дома номер пятьдесят сидел на корточках гражданин в старой шляпе, в запыленном выцветшем комбинезоне. Он положил руки на колени, бездумно уставившись в пространство с таким видом, будто не меняет позы уже несколько лет.

Лех направился к нему. У мужчины рот был такого размера, что кончики его помещались рядом с челюстными выступами у шеи.

– Скажите, если не затруднит, где тут номер сорок?

Целую минуту вопрос путешествовал в мозгу субъекта, пока наконец не попал в ту область, где совершается осознание. Гражданин в шляпе неторопливо поднял голову, перенес черную прокуренную трубку из одного конца рта в другой. И то был долгий путь.

– Сорокового нету. Сгорел.

– Как сгорел? Когда?

– Еще десять лет назад.

– То есть как это – десять лет! Вот у меня письмо от друга, от С. Кисча. – Лех в волнении опять вытащил письмо из кармана. – Может быть, вы его знаете? Сетера Кисч, физик. Отправлено в этом месяце, и он указывает адрес.

– У вас от самого Кисча письмо?

– От самого.

Мужчина вынул трубку изо рта, поднялся. Взгляд его стал определенным и жестким.

– Ну-ка дайте… Да, рука его. – Он повертел конверт. – И обратный адрес.

Осмотрел Леха с